Введение:
Спиноза (1632-1677) - самый благородный и привлекательный из великих философов. Интеллектуально некоторые превосходили его, но нравственно он выше всех. Естественным следствием этого было то, что на протяжении всей его жизни и в течение века после смерти его считали человеком ужасающей безнравственности. Он родился в еврейской семье, но евреи отлучили его от церкви. Одинаково ненавидели его и христиане. Хотя во всей его философии господствует идея Бога, церковники обвиняли его в атеизме. Лейбниц, который был ему многим обязан, скрывал это и в целях предосторожности воздерживал-ся от того, чтобы сказать хоть слово в похвалу ему; он зашел даже настолько далеко, что говорил неправду о степени своего личного знакомства с еретиком евреем.
Те немногие, которые знали Спинозу, любили его, даже если не одобряли его принципов. Голландское правительство с его обычным либерализмом тер-пело его мнения по теологическим вопросам, хотя однажды он оказался в поли-тическом отношении в немилости, так как был на стороне де Витта против дома Оранских.
За это короткое время Спиноза написал несколько произведений, которым было предназначено просветить мир. Традиция еврейской учености стала тем, что в юношеские годы он воспринял как ученик основанной в 1639 году школы еврейской общины, тем, что сформировало и образовало его дух. Если позднее Спиноза наряду со своими метафизическими сочинениями написал грамматику древно-еврейского языка и смог стать сооснователем более строгой критики Библии, отвергавшей все аллегорические объяснения Писания и пытавшейся продвинуться вперед за счет строго философского и исторического метода, то инструментарием, необходимым для этой работы, он был обязан своей маль-чишеской учебе. Талмуд и Каббала — компендиум еврейской схоластики и мистики средневековья — вот во что он был там посвящен.
Часть 3:
От всей традиционной мистики учение Спинозы отличает "Deus sive natura", глубокое (субстанциональное) соединение Бога с Природой. Это нашло яркое выражение в том, что наряду с "мышлением" Спиноза выделяет в своем учении также бесконечную "протяженность" как один из бесчисленно многих атрибутов божества. Теоремы 12 и 13 первой части "Этики" и дополнения к ним пытаются показать, что из этого не проистекает делимость Бога. Бесконеч-ная протяженность не измерима и не делима. Делимо только определенное ко-личественное состояние телесной субстанции, но никоим образом не она сама. Божеству принадлежит лишь сущность протяженности (extenst'o), сама по себе непротяженная, а вовсе не определенное протяжение (extens'um), котopoe все-гда имеет количественное наполнение (теорема 15).
Пьянящим гимном любви к Богу заканчивается произведение Спинозы. Здесь он отваживается на необычайную мистическую мысль: "Духовная лю-бовь (человека) к Богу есть любовь самого Бога, посредством которой Бог лю-бит сам себя" или "Духовная любовь к Богу есть часть бесконечной любви, ко-торой Бог сам себя любит". Эти положения со строгой последовательностью вытекают из посылок Спинозы. Бог, по Спинозе, не может (как учит христиан-ство) любить человека, только человек — Бога! Человек здесь словно говорит, как Филина у Гете — а это известное высказываение навеяно, как известно, чтением Спинозы: "Если я тебя люблю, что тебе за дело?" В своем убеждении, что только несовершенное может любить совершенное, а совершеннейшее (Бог) — только самого себя, Спиноза остается верен античной Платоновской аксиоме любви. Но, глубоко сближаясь со средневековой мистикой, которая знала уже "amare Deum in Deo" *, Спиноза соединяет эту мысль с отнюдь не античной идеей о том, что наша человеческая любовь к Богу есть лишь часть, функция бесконечной духовной любви, в которой Бог в вечном блаженстве ут-верждает свое бытие и сущность. Эта идея стала впоследствии определяющей для философии позднего Фихте, для Шеллинга, Гегеля и Э. Фон Гартмана, ко-торые соединили Кантовский критицизм и субъективизм со спинозизмом, пре-образовав его элеатскую застылость и учение о неподвижности в глубочайшую систему развития образов божества в мировой истории. Когда, например, Ге-гель определяет метафизику как становящееся самосознание божества в чело-веке, то перед нами лишь изначальная мысль Спинозы, облаченная в историче-ские одежды.
Заключение:
Учение Спинозы в целом - система необходимости. Однако и в этих пре-делах она не находит своего полного развития. Особенно потому, что субстан-ция здесь совершенно неподвижная, только мертвенно, неподвижно сущая, по-терянная в своем бытии, а не обладающая самой собой и не усиливающая в этом бытии саму себя так, чтобы вновь свободно относиться к этому бытию. Поскольку спинозизм есть неразвитая система необходимости, можно заранее предположить, что в дальнейшем, в непосредственно следующих за ним учени-ях, будет развиваться именно система необходимости, а не преодолеваться не-обходимость как таковая. Ибо природе человеческого духа, особенно в области философского мышления, свойственно ничего не оставлять необъясненным и не отступать от принципа, пока он не исчерпан во всех своих следствиях. Это не значит, что противоположные устремления и попытки все время не возни-кают, они направлены в ряде случаев против Спинозы и последующих филосо-фов, однако, поскольку они противопоставляются неразвитому, оно в силу са-мого этого противоречия лишь достигает более высокой ступени своего разви-тия и предстает с совершенно иными новыми силами, против которых прежние нападки, направленные ранее только на недостаточно развитое, оказываются несостоятельными.
Влияние идейного мира Спинозы на духовную историю всех европейских стран почти неизмеримо. Однако наибольшее вляние его учение оказало на раз-витие немецкого духа — а именно, с того момента, когда немецкий дух, пред-ставленный своими высшими элитами в классической и романтической литера-туре, в идущей от Канта возвышенной философии И. Т. Фихте, Шеллинга, Ге-геля и Э. Фон Гартмана, решился преодолеть утилитаристски ориентированное рассудочное Просвещение и одновременно дырявую церковную христианскую догматику, чтобы воздвигнуть из собственных национальных глубин свой ду-ховный мир. Когда Фриц Якоби в своем сочинении об учении Спинозы назвал Спинозу атеистом, Гете заметил, что для него он "самый верующий из всех ве-рующих в Бога, theissimus". Как он отмечает, после первого чтения "Этики" ему "открылась великая и свободная перспектива чувственного и нравственного мира, и никогда еще мир не виделся ему с такой ясностью"